Центр современной практической философии. Проект доктора философских наук Андрея Геннадьевича Мясникова и Пензенского отделения Российского философского общества

Волостнова М. В. ВЛИЯНИЕ ИНФОРМАЦИОННОГО ОБЩЕСТВА НА МИРООЩУЩЕНИЕ ГОРОДСКОГО И СЕЛЬСКОГО ЖИТЕЛЯ РОССИИ (СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ)

Вторая половина XX века и начало XXI века отмечены событиями, существенным образом изменившими современную социокультурную действительность. В данном случае речь идёт о конструктивном вхождении в жизнь общества новейших информационных технологий и о формировании информационного общества, главной целью которого является обеспечение граждан, находящихся в любом месте и в любое время, информацией, необходимой им для решения текущих проблем.

Возникновение информационного общества относят ко второй половине 60-х гг. ХХ века, когда человечество осознало, что произошел «информационный взрыв». То есть объемы обращающейся информации и скорость её передачи стали стремительно возрастать, в связи с чем, появилась необходимость в специальных средствах обработки информации, ее хранения и использования. Само название «информационное общество» впервые появилось в Японии и призвано было характеризовать общество, в котором в изобилии циркулирует высокая по качеству информация, а также есть все необходимые средства для её хранения, распределения и использования. В нем информация легко и быстро распространяется по требованиям заинтересованных людей и организаций и выдается им в привычной для них форме, а  стоимость пользования информационными услугами настолько невысока, что они доступны каждому.

В 90-е гг. ХХ в. понятие информационного общества становится ключевым понятием социальных наук. Период становления его совпал с процессом глобализации, который отразил основные вызовы стремительно меняющегося мира: сверхбыстрое развитие электронной коммерции, скоординированность финансовых рынков, развитие наднациональных организаций.

В связи с этим возникло противоречие между глобализацией мира и самобытностью конкретного сообщества, между нивелирующим технологизмом виртуального пространства и присутствием в нем малых этнических и культурных групп, претендующих на сохранение приватности.

В рамках данной проблемы необходимым видится рассмотрение вопроса о степени и характере влияния информационного общества на мироощущение двух различных категорий людей – живущих в городе и живущих в сельской местности, так как именно такое деление общества является одним из наиболее актуальных в настоящий момент в связи с образом и уровнем жизни.

Прежде всего, необходимо отметить, что мироощущение сельского жителя всегда было и остаётся неразрывно связанным с природой. Это проявляется в характерной для него естественной среде жизнедеятельности, где объектом служит живая природа. Однако он стремится понять, научиться применять и информационные новшества, которыми постоянно насыщается современная жизнь, ведь для того чтобы выжить, необходимо идти «в ногу со временем». Таким образом, у него происходит конфликт «внутри себя», что с точки зрения экзистенциализма означает, с одной стороны, стремление к познанию нового для получения возможности использования этого «нового» в своей обыденной жизни, с другой – нежелание отказываться от природного начала, традиционного, которое, собственно говоря, является основой его экзистенции.

Способ существования сельского жителя зависит от его бытийных потребностей. Объем научных знаний сельчанина в реалиях информационного общества минимален по сравнению с городским жителем, в связи с чем, для сельского образа жизни характерно наличие универсальных специалистов (когда, например, один сельский учитель преподает многие школьные предметы – и физику, и физкультуру, да к тому же ведет хозяйство), оптимально адаптирующихся к сельским условиям жизни, для городского – наличие развитых форм общественной и технологической специализации труда. Поэтому быт сельского жителя, его бытийное сознание, овладевает потребностями существовать, так скажем, для себя – не для общества. Экзистенция в таком случае ориентирована непосредственно на его эго.

Он формирует своё эгоистичное начало. Однако данное эгоистичное начало имеет положительный оттенок. То есть это не говорит о том, что он унижает других. Наоборот, у сельских жителей даже в информационном обществе более развито чувство взаимовыручки, взаимопонимания, взаимопомощи. В селе сохраняют свою значимость кровнородственные и соседские отношения, община с её правилами поведения. В городе же произошел переход к отношениям, связанным с выполнением общественных функций: профессиональных, социальных и т. д. Горожанам свойственно преобладание анонимных, деловых, кратковременных и поверхностных контактов. Кроме того, городской житель более обособлен, индивидуален в своём поведении, ориентирован на личные достижения и личные заслуги, имеет гораздо менее тесные связи с семьей и другими социальными образованиями. Так, горожанин за оказанную им услугу, вероятнее всего, попросит что-либо взамен, сельчанин же в аналогичной ситуации не потребует ничего, однако в любой момент сможет обратиться с ответной просьбой к человеку, которому оказал помощь. Речь идёт именно об этом эго. То есть человек использует свой быт для себя самого, при этом понимает, что другой точно так же живет, и здесь как бы они находят точки соприкосновения.

Почему же сельский житель гармоничен и традиционен?

Структура мышления, определяемая естественной гармонией, природными циклами, «природными образцами» (архетипом)  привычна и не меняется. А то, что не меняется, легко познаваемо. В городе же жизнь «несётся». Более того, любой современный россиянин, живущий в сельской местности, точно знает, что выжить он может только, будучи на полном самообеспечении. Это огород, это лес, это река, то есть то, что, по большому счёту, составляет его бытийный экзистенциальный уровень. Если он будет оторван от этого, он умрёт. Отсюда и два выхода: либо гармонично жить в селе, но жить так, как жили все предшествующие поколения, и не быть включенным в современное информационное пространство, с огромной скоростью вращающееся, а быть нонконформистом, не нуждающемся в городе, гармоничным самим с собой, с внутренней своей экзистенцией и с событийностью, то есть с тем, что происходит в окружающем мире; либо, если это человек, который «заразился» интернетом и ему не нужна гармония с природой (он считает её пережитком архаики), он стремится туда, где сценарий жизни его дальнейшего экзистенциального бытия расписан за много лет до него другими людьми, и отработан годами.

Переходя непосредственно к влиянию информационного общества на мироощущение сельчан и горожан и выбрав одним из его источников сеть Интернет, можно предположить, что в сельской среде развитие происходит более эволюционно, чем в городской. В последней, в связи с наличием огромного количества технических средств, расширяющих возможности получения информации, городской житель иногда не успевает за ее потоком, идущим в интернете. А сельский, так как для него всё ново, но в связи с ограниченными по техническим причинам условиями доступа приходится из огромного многообразия выбирать только необходимые ему сведения, успевает больше. И он, поэтому, от городского жителя с одной стороны отстаёт (тут скачки революционные, там – эволюционные),  а с другой,  природа ему даёт возможность медленно, плавно вместе с развитием Интернет-ресурсов становиться в информационном пространстве.

Если рассматривать внедрение интернета и виртуальных технологий в сельскую жизнь с позиций экзистенциализма, то это приводит к такому явлению, как социальная дифференциация села, то есть отрыв молодого поколения – тех, кто имеет возможность заниматься высокими технологиями, от «коллектива», что, следовательно, приводит к отрыву от социального бытия, от определенных идеологических мировоззренческих установок и к миграции молодежи в город.

Таким образом, феномен виртуализации села приводит не к «смычке» города и деревни, а к уничтожению первичной природы человека. То есть к природе остаётся близким не все село, а те, кто вырос в «довиртуальную» эпоху. А те, кто вырос в виртуальную эпоху (кому сейчас 18 лет, если считать с 90-го года), наоборот, стремятся уехать из естественной среды и попасть в искусственную – матрицу, в город, где всё отлажено: социальные связи, социальные роли, возможность получить образование, возможность продвинуться по социальной лестнице. Кроме того, сельскую молодежь привлекает новизна. Им интересно то, что они не видят у себя в селе и что уже стало привычным для городских жителей – массовую культуру с её атрибутами: клубами, корпоративными вечеринками, определенными молодежными субкультурными ответвлениями различных движений. Так, например  flash-mob в деревне, разумеется, нонсенс, а в городе это норма. Более того, не быть включенным в городскую субкультуру для приезжего – значит быть отвергнутым ей (как пример, презрительные клички «лимита», «провинциал», которые сформировались ещё в советские времена). Для того чтобы «вписаться», нужно стать частью субкультуры. Здесь речь идёт о конформизме социальном, которого нет  в селе (сельский человек, по принципу, нонконформист), «ломке экзистенции, бытийного уровня человека и событийного», когда экзистенция перестает соответствовать самой себе, становится ложной.

Следует отметить, что село, с одной стороны, по-прежнему остаётся  хранителем традиций во всех отношениях (сохраняется идея гармонии человека и природы, что присуще традиционной цивилизации), но с другой стороны, процессы отрыва лучших слоев, молодых, перспективных за счёт виртуализации пространства, виртуализации жизни и хаотизации социальных процессов идут в нем очень быстрыми темпами. Это явление подобно «ломке», происходившей, если так можно сравнить, в период коллективизации. Разница лишь в целях. Раньше была – из крестьян сделать рабочих для завода, обезземелив их и доведя голодом до того, что бы они поехали работать в город, а теперь наблюдается процесс другой – хаотизировать село и индивидуализировать молодежь с целью, чтобы из них – традиционной части генетического фонда России, сделать программистов, системных администраторов, то есть то, что нужно современной матрице.

Таким образом, выявляется экзистенциальный конфликт, то есть конфликт между «бытием-в-себе», «бытием-для-себя» [8], то есть контактом с внешней реальностью, и «социальным бытием», то есть миром, в котором человек проявляет себя как некая маска – как менеджер, как студент.

В городе этот конфликт отсутствует, потому что здесь люди уже привыкли к тому, что они – «маски», и это привыкание происходило в течение многих лет становления урбанистической цивилизации. У М. Хайдеггера встречается термин «социальная маска»[1], который означает, что, например,  все мужчины в разных поколениях какого-либо отдельно взятого индивида, и  в том числе сам индивид, являются специалистами в одной области. В случае же с сельским жителем получается, что человека отрывают от многих поколений, занимавшихся хозяйством. Он попадает в мир чужой,  незнакомой ему психологии и комфортно ощущать себя в нем может, только став конформистом. Отсюда конформизм – сельчанин, приезжая в город, начинает, с точки зрения экзистенциализма, моментально болезненно воспринимать  социальную реальность. Если ему, человеку, стремящемуся «встать на ноги» своими умом, талантом, активностью показательно дадут понять, что «он – не такой», что он из провинции, как он это воспримет?

В большинстве случаев возникает экзистенциальный внутренний конфликт, болезненные переживания и надлом характера. Кто-то это преодолевает, оставляя, однако, негативные впечатления в душе на всю жизнь, кто-то не выдерживает, уезжает обратно и «срывается» – начинает пить, курить, опускается на «дно» жизни.

Процессу влияния  информационно-сетевого общества на мироощущение сельского жителя существует и обратный процесс.

Огромная масса сельского населения в ХХ веке «выплеснулась» в города, и с точки зрения социальной психологии, менталитет  этих «новых» городских жителей первого, второго и даже третьего поколений во многом остается «сельским», то есть видны традиционные деревенские модели архетиповосприятия. И те, кто сейчас прибывает в города, и те «новые» городские жители привносят в философию информационного общества определенные органические элементы, органистические модели.

Таким образом, можно сказать, что интернет – есть неомифология, феномен сетевого неоязычества, ведь коммуникативное пространство информационного общества также насыщено мифами, символами, идеологемами, которые регулировали и нормировали массовое сознание в прежние эпохи. Например, сетевые игры ориентированы на традиционный образ жизни. То есть сугубо традиционному городскому, урбанизированному сознанию человека, многие поколения предков которого жили в городе, натуралистическая виртуализированная эстетика, возможно, чужда. То есть он будет мыслить мерками некоей классической культуры, классической парадигмы. А постклассическая парадигма (то, что постмодернисты называли термином «резома»[2] — корнеподобная ветвящаяся структура современного социума, которая, как раз, соотносится со структурой сети) во многом поддерживается социально в «новом» массовом сознании «неогородским» населением с «сельским» подсознанием.

Таким образом, вполне оправданным представляется вывод, что на смену «городскому» типу сознания приходит «глобальный деревенский»[3], сходный по некоторым аспектам с типом сознания традиционной цивилизации.

Возникновение понятия «глобальная деревня», как видится, связано не только с сокращением расстояния за счёт интернет-коммуникаций, но и с тем, что человек всё более утрачивает свою связь с естественной средой. Сельский житель, в связи с  урбанизацией быта, техническим и технологическим новаторством, ностальгию, архетипы, которые в нём заложены, привносит в организацию современного общества. Например, принцип традиционной культуры – карнавальность, в частности его атрибуты – маски. Его можно соотнести с переменой ролей в интернете – никами, логинами. А принцип коллективизма, общинности, то есть растворения индивидуального сознания в коллективных формах сотворчества, увидеть в создании форумов, написании Википедии. Таким образом, коллективизм, сельская общинность возрождаются в определённой инверсированной форме в информационно-сетевом сообществе.

Возможно, в такой ситуации наиболее точным переводом термина  Маклюэна «Global village», характеризующего будущее общество, будет не только буквальное «глобальная деревня», но и «планетарная деревня». В рамках происходящей в настоящее время смены типа культуры это сходство является очень важным, так как позволяет подойти к феномену «сетевой культуры» и «сетевого сознания» не как к чему-то принципиально новому, но провести параллели с традиционным обществом.

Факт влияния  информационного общества на мироощущение сельского жителя очевиден. А существует ли влияние информационного пространства на городского человека?

В настоящее время, городской житель, ведущий «прогрессивный» образ жизни, страдает  от засилья его бытия интернетом и с целью отдохнуть от этого чересчур сильного влияния, стремиться к природе, на природу. Таким образом, происходит и процесс, обратный перемещению «из села в город». Хотя, конечно, различия во временных рамках очевидны: «из села в город» — процесс долговременный (имеется  в виду, что люди стараются обосноваться в городе надолго), «из города в село» – процесс кратковременный (обычно, на выходные, в отпуск, на каникулы, здесь можно говорить о «дачном феномене»). Остановимся подробнее на последнем.

В крупных и средних городах горожанам отводятся земли за городской чертой для садово-огородных участков. Массовое стремление получить такой участок связано не только с необходимостью обеспечивать себя продуктами питания, но и, как видится, имеет оттенок ностальгической «тяги к земле». Ударный труд на своем клочке земли, забота о запасах продовольствия на зиму и сейчас еще занимают важное место в системе ценностей горожан.

Ещё одним каналом «аграризации» городского населения являются выезды городских семей на лето к сельским родственникам, в оставшиеся по наследству или купленные сельские дома. Эти сезонные миграции коренным образом меняют облик сельской местности, особенно в Центральной России, где в мелких населенных пунктах осталось в основном постаревшее сельское население. Летом эти деревни приобретают нормальную половозрастную структуру, наполняются детьми и молодежью. Сезонный миграционный приток – условие выживания таких поселений: горожане меняют свой труд на продукты питания и возможность отдыха для детей. Пригородные сёла горожане посещают более часто, особенно в выходные дни.

Но при этом, «городское сознание» не начинает «развиваться в сторону сельского», а продолжает своё развитие в информационном «ключе». В этом плане сельский житель становится более разносторонне развитым (ведь помимо традиционных знаний он начинает получать знания, доступные горожанину) и, следовательно, более приспособленным к жизни вообще.

Проблема состоит в том, что пока компьютерные системы функционируют, а виртуальная реальность продолжает упрощать многочисленные процессы, происходящие в действительности, общество развивается, и горожане продолжают опережать в своей информационной осведомленности сельчан. Но что будет, если вдруг в один момент система даст сбой и все «рухнет»? Можно прийти к тому, что городская урбанистическая цивилизация (индивидуализированные хаотизированные определенные социальные слои – страты) в условиях мирового кризиса может «переехать» в село.

В связи с этим, особую актуальность имеют работы постмодернистов, таких как Ж.Бодрийяр,  в которых он подчёркивает иллюзорность, лживость виртуального мира. Они одними из первых указали на опасности, подстерегающие человека в информационном обществе. Ими осмыслено понятие «виртуальной реальности» (С.С. Хоружий, М. Постер, Ж. Бодрийяр), симулирующей действительность и превращающей человека в объект манипулирования.

В настоящий момент в философии формируется новый тип человека и такое понятие как «постчеловечество». Это уже более однородная структура, и, очевидно, в будущем при той тенденции прогресса, которая существует сейчас, действительно, не будет столь заметной разницы между городским и сельским населением, которая наблюдается в последнее время. То есть, к примеру, сельхозинженеры, менеджеры автоматизированного сельхозпроизводства будут уже урбанизированными. Другое дело, что данная часть населения, которая относительно недавно оторвалась от природы, будет в большей степени привносить в постчеловеческое общество некие традиционные принципы, но уже в постмодернистской форме.

В этом отношении необходимо упомянуть Жака Аттали, глобалиста, идеолога неоглобализма, и в частности, его работу «Новые кочевники». Они (новые кочевники) – нечто среднее, люди, у которых нет  определённого стабильного социального статуса, нет определенного места жительства. Они перемещаются за так называемыми «силовыми потоками» денег и информации. Соответственно, они как бы живут в сети – денежной и информационной.  То есть происходит формирование человека «нового типа», о чем уже упоминалось выше, которого Аттали называет «новым кочевником», который фигурирует в статье Ф. Фукуямы «Конец истории», в «Постчеловеческом будущем». Кроме того в «Великой шахматной доске» Збигнева Бжезинского сказано о том, что будущее мира представляет собой неких стандартизированных людей, социальные роли которых заранее предписаны, и их выбор состоит только в перемещении – из села в город, как например, в США, где любой фермер может стать бизнесменом. Таким образом, с позиции футурологов, дифференциация будет стираться.

 

Список  литературы:

 

  1. Алексеев А.И., Зубаревич Н.В. Кризис урбанизации и сельская местность России// Миграция и урбанизация в СНГ и Балтии в 1990-е гг. Под ред. Ж.А.Зайончковской. – М.: «Харвест», 1999.
  2. Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. Перевод Л.Любарской, Е.Марковской. – М.: Добросвет, 2000.
  3. Григорьева Т.П. Дао и логос (встреча культур). Редактор Меньшиков В.Б. – М.: Наука, 1992.
  4. Гриненко Г.В. История философии: Учебник. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Юрайт-Издат, 2005.
  5. Демидов В. Прощание с «глобальной деревней» /Размышлизмы/, № 49, – М., 2006.
  6. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. Перевод с английского М.Б. Левина. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2004
  7. Постмодернизм. Энциклопедия. – Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001.
  8. Сартр Ж.-П. Бытие и Ничто. Очерк феноменологической онтологии, 1943.

[1] «Используя общественные средства сообщения, используя связь (газеты), каждый уподоблялся другому. Это пребывание друг возле друга полностью растворяет собственное существование в способе бытия «других» именно таким образом, что другие еще более меркнут в своем различии и определенности. В этой неразличимости и неопределенности развертывает Man свою подлинную диктатуру». «Омрачение мира, уход богов, разрушение земли, превращение человека в массу, ненависть и подозрение ко всему свободному и творческому достигли такого размаха по всему миру, что такие ребяческие категории, как пессимизм и оптимизм, давно уже стали абсурдными»  Работы М. Хайдеггера по культурологии и теории идеологий (европейский нигилизм), с. 158.

[2] Ризома (термин Ж. Делёза и Ф. Гваттари) – метафорическое обозначение взаимоотношений означающего и означаемого как запутанной корневой системы. Эмблема постмодернистского творчества.

[3] Понятие «глобальная деревня» ввел в обиход канадский философ и культуролог Маршалл Маклюэн.